Продолжение цикла статей Амина Рамина «Таухид и история». Этот цикл представляет собой попытку осмыслить основные темы Таухида на языке и в терминах западной культурной традиции. Цикл будет интересен всем, кто хочет проложить мосты от западной культуры — к подлинному пречистому Таухиду Пророков и Имамов (мир им).

В этой статье продолжается рассмотрение философии как вариации Великого язычества. На этот раз речь пойдёт о двух величайших философах античного мира — Платоне и Аристотеле. "Синтезированное с Библией, аристотелевское учение сыграет значительную роль в становление картины мира европейского Средневековья. Схоласты на христианском Западе, Аверроэс и Авиценна в исламском мире, Маймонид в иудаизме – все они будут следовать перипатетической метафизике, склоняясь к абсурдному отождествлению «Живого Бога» монотеизма с безличным аристотелевским Перводвигателем, «формой форм». Аристотель совратил все три ветви монотеизма!".

 

В связи со сказанным необходимо обратить внимание вот на что: Гераклит учит не только о потоке становления (как это принято ассоциировать с его именем), но и о неизменной ноуменальной основе этого потока. Образ реки должен символизировать космическое течение, которое, постоянно обновляясь, тем не менее остается неизменным внутри себя. Согласно А. Лосеву, «Гераклит всячески подчеркивает пребывание в смене, постоянство в изменении, тождество (tayton) в перемене, меру (metron) в становлении (metaballein), единство в раздвоении, вечность в преходящем»[1].

Теперь коснемся более подробно архитектоники античного космоса. Встретим ли мы здесь существенные различия с Индией, Египтом или Вавилоном? Пожалуй, разница лишь в форме выражения: греческая разработка медитативного опыта Великого язычества шла по путеводной нити интуиции тела и приобрела специфически рациональный характер (я назвал бы это «пластическим рационализмом»).

Центр созерцательной практики всюду составляет imago mundi, Первопринцип, Великое существо. С ним ищут медитативного слияния, в нем видят высшее энергетически-оформляющее начало. Он предстает как космический фаллос, оплодотворяющий материю. «Сперматические логосы» стоиков – это идеи, которые как бы ниспадают от космического фаллоса и, встречая на своем пути различные материальные уровни, воплощаются во многообразные существа и манифестации. Плотин так описывает imago mundi: «Представляй себе источник, который не имеет уже другого начала, но который отдает себя всем потокам, не исчерпываясь этими потоками, а пребывая спокойно сам в себе. Представляй себе также, что истоки из него, прежде чем протекать каждому в разных направлениях, пребывают еще вместе, но каждый как бы уже знает, куда пойдут его течения, и представляй себе жизнь огромного древа, обнимающего собою все, в то время как начало его пребывает везде неизменным и нерассеянным по всему древу и как бы расположенным в корне. Это начало, стало быть, с одной стороны, дает древу всеобъемлющую многообразную жизнь, с другой же стороны, остается самим собой, будучи не многообразным, а началом многообразия».

У Парменида это Первоначало предстает как центр шара, который суть бытие и Единое, единородное и неподвижное. Истину о нем Парменид называет «совершенно-круглой». Самое известное изречение Парменида – «мышление и бытие – одно и то же» (или в другом переводе: «одно и то же — мысль и то, на что мысль устремляется») – можно интерпретировать в двух смыслах. Здесь подразумевается либо растворенность человеческого субъекта в космическом всеединстве, либо концепция субстанциального Ума наподобие анаксагоровского Нуса, который, мысля, порождает идеи, оформляющие материю. Единое Парменид отождествляет с роком, а иногда, по-видимому, с Афиной.

«Нус» Анаксагора обычно переводят как «Ум», но надо иметь в виду, что наше понимание ума имеет мало общего с античным. Нус – это космическая субстанция, которая мыслит саму себя и посредством этого самомышления продуцирует феноменальное бытие. Представляя собой чистую онтологическую проявленность, Нус как бы вращает мир. «Нус – тончайшая и чистейшая из всех вещей, он обладает совершенным знанием обо всем и имеет величайшую силу… И над всеобщим вращением господствует Нус, от которого это круговое движение и наметило начало» (В 12).

У Платона данный Первопринцип носит название «идеи идей», Блага (агатон) или Солнца. В «Тимее» Космос назван подражанием Универсальному Существу, которое «объемлет и содержит в себе всех мыслимых существ». Мысля себя, оно порождает мир субтильных сущностей («идей» или «эйдосов», т. е. в буквальном переводе – «видов»). Обычно как раз учение о «небесных» идеях считают отличительной чертой, «визитной карточкой» платонизма. Но это не совсем так: у Платона, строго говоря, нет никакого особого «учения об идеях». О последних он упоминает вскользь, как о чем-то хорошо известном. Данная концепция имеет универсальные корни, а не является плодом личного авторства Платона. Вообще говоря, диалоги Платона следовало бы назвать художественным компедиумом манифестанционалистской традиции. Не случайно он обучался у египетских жрецов – хранителей древних посвятительных доктрин. Всеединство, небесные сущности, рок, боги, космос, циклы, круговорот душ и элементов, экстатическая созерцательность – все конститутивные элементы Великого язычества присутствуют в этом могучем синтезе.

Материя для Платона, как для всякого настоящего грека, лишена самостоятельного значения и не служит объектом внимания, потому что единственное, что имеет значение – активное оформляющее начало. Но материя сама организована иерархически, обладает внутри себя множеством уровней, и космические эйдосы (формы, логосы), нисподая от Центра, вступают с ней в многообразные виды симбиоза («брак неба и земли»), порождая феноменальные миры. Определения материи прежде всего отрицательные: ей присущи бесформенность, лишенность. Для обозначения материи грек обычно использовал слово hyle, которое означает «лес» (как строительный материал или как заросли). Процесс конституирования космоса Платон сравнивает с изготовлением плотником изделий из дерева. Соответственно, демиургом здесь выступает сам Первопринцип.

Аристотель говорит о том же самом, что и Платон, но несколько смещает акценты в пользу более подробного рассмотрения отношений между неизменным в-себе-бытием Ноумена и текучим феноменальным миром. Ноумен – это Первопринцип, Ум, «высшее божество», пребывающее в блаженном самосозерцании, посредством которого оно продуцирует мир небесных идей.

Чаще всего вместо платоновского термина «идея» («эйдос») Аристотель использует слово «морфе». Обычно оно переводится как «форма», но необходимо учитывать, что для грека морфе – это как раз не «формальное», а прежде всего качественное начало. Сам процесс «оформления» материального мира Аристотель осмысляет с помощью категорий потенции (dynamis), энергии и энтелехии. Dynamis можно переводить как «возможность», «способность» или «мощь», energeia– как «действительность», «деятельность», «осуществление» или «действие». Энтелехия – сложный термин, означающий «осуществление заранее заложенной цели»; Хайдеггер переводит его как «имение-себя-в-конце».

Все эти категории указывают прежде всего на процесс смыслового становления, пытаются понять различные его аспекты. Энергия есть нечто ставшее и оформленное, содержащее элементы своего становления как потенцию, как множество предикатов, которые могли бы существовать также и помимо данной индивидуальной вещи. Статуя потенциально присутствует в мраморе. Потенция как «способность» бытия есть принцип выражения смысла; энергия – его результат. Энергия – это момент онтической реализации сущности.

Соединение потенциальной общности и энергийной особенности дает индивидуальную чтойность (так А. Лосев переводит аристотелевский термин totieneinai– «то, что стало быть»). Чтойность есть своего рода остановка на пути космического становления. Энтелехия же выражает сам процесс оформляющего становления. Она представляет собой переход от потенции к энергии. Например, душа есть энтелехия тела, движение – «энтелехия существующего в потенции» и т. д. Область потенциального можно представить как бесконечное многообразие возможностей, требующее энтелехийно-эссенциального оформления со стороны мира субтильных сущностей.

Мы имеем здесь бытийный рост, развитие в сторону воплощения внутреннего телоса вещей, которое завершается как бы запечатыванием реальности совокупностью форм. Сам космос предстает как иерархия многообразных форм – от низших до самых высоких, заканчивая Перводвигателем как «формой форм». От простого движения энтелехия отличается тем, что имеет свою цель, свой телос внутри себя, и эта цель суть не что иное, как эйдос-морфе. Энтелехия производит эйдетическое оформление сущего. Энергия вещи как принцип ее становления заложена в саму эту вещь (например, взрослый человек – в семя). Поэтому энергия «раньше» потенции.

Первопринцип является высшей энергией, чистым actus, который постепенно переходит в иерархию низших энергийных форм. Поэтому Аристотель называет его «Перводвигателем», вращающим мир. Имеет место как бы круговое завихрение, совокупность оформляющих кругообразных потоков, «ниспадающих» в плоть мировой материи и через соединение с последней порождающих манифестированный космос.

Высшей целью человека, согласно Аристотелю, является созерцательное слияние с этим Первопринципом. «Никомахова этика» недвусмысленно формулирует медитативный идеал как задачу человеческой жизни: «Итак, деятельность божества, будучи самою блаженною, есть созерцательная деятельность, а следовательно, и из людских деятельностей наиболее блаженна та, которая родственнее всего божественной… Итак, блаженство есть своего рода созерцание» (X8, 1178b20-32). Или: «Если блаженство есть деятельность, сообразная с добродетелью, то, конечно, сообразная с важнейшей добродетелью, а эта присуща лучшей [части души; т. е. той, которая соответствует «абсолюту в нас»]. Будь то разум или что иное, естественно правящее по природе нами и ведущее нас и разумеющее прекрасное и божественное – потому ли, что оно само божественной природы, или же самое богоподобное, что в нас есть; во всяком случае, деятельность этой части, сообразная с ее добродетелью, и будет составлять совершенное блаженство. Уже говорено, что эта деятельность созерцательная, и это согласно с мнениями предшественников и с истиной…» (X7, 1177a12-28).

Высшей задачей философии и философа является реализация данного созерцательного идеала.

Итак, Аристотель занят дискурсивной разработкой созерцательной доктрины языческой традиции par excellence. Синтезированное с Библией, аристотелевское учение сыграет значительную роль в становление картины мира европейского Средневековья. Схоласты на христианском Западе, Аверроэс и Авиценна в исламском мире, Маймонид в иудаизме – все они будут следовать перипатетической метафизике, склоняясь к абсурдному отождествлению «Живого Бога» монотеизма с безличным аристотелевским Перводвигателем, «формой форм». Аристотель совратил все три ветви монотеизма! Здесь не сумели понять, что в его метафизических категориях, относящихся к принципиально иной картине мира, невозможно мыслить об Откровении. Тем самым подходы к разработке теологии генуинного Единобожия оказались – в рамках данного направления — закрыты.


 

 

[1] Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. – М., 1963. – С. 368.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес эл. почты не будет опубликован.