Надо ли говорить, что и весь философский язык греков сам по себе был насыщен созерцательными коннотациями? Theoria означает «созерцание»; эйдос (идея) – «вид» («то, что видно»); «софия», мудрость, восходит к значению «созерцать», «видеть». Вообще «знание» греческий язык устойчиво связывает именно с «видением», «созерцанием».
Напротив, авраамическая культура есть прежде всего культура слуха: прислушивания к Откровению. Бог монотеизма лишен облика; к Нему неприменимы платоновские «виды». Невидимый, Он взывает к человеку, а человек должен ответить Ему, познав Откровение и воплотив его в истории. Языческое же божество вообще ничего не ведает о человеке, являясь всего лишь безличной субстанцией, растворенной во всем сущем, «спящей сном без сновидений».
Манифестанционалистское «Единое» созерцают – к Богу Откровения обращаются с речью. Не видение, а язык, слово, речь приобретают главное значение. Э. Ауэрбах обращает внимание, что в гомеровском эпосе обращения к героям обязательно включают в себя зрительные определения и эпитеты того, к кому обращаются, тогда как в ветхозаветном рассказе о жертвоприношении Авраама произносится одно только имя: «Авраам! Авраам! Он сказал: вот я»[1].
Эта сокрытость, непостижимость Единого Бога подчеркивается специальным запретом создавать Его изображения, действующим как в иудаизме, так и в исламе (христианство и здесь идет на компромисс с язычеством, допуская культ икон, мощей и проч.). Бог говорит и обращается к человеку, но Его нельзя видеть: Он окутан мглой. Для человека Бог не имеет образа, хотя и обладает индивидуальностью. Как говорит книга Исхода, «народ стоял вдали, а Моисей вступил во мрак, где Бог» (Исх. 20: 21).
“Взоры не постигают Его, но Он постигает взоры” – говорит Коран (6: 103).
«И когда пришел Моисей к назначенному Нами сроку, и беседовал с ним Господь, он сказал: «Господи! Дай мне взглянуть на Тебя». Он сказал: «Ты Меня не увидишь, но посмотри на гору: если она удержится на своем месте, то ты Меня увидишь». И когда Господь проявил Себя горе, Он обратил ее в прах, и Моисей пал пораженным» (7: 143).
Имам Садык (А) сказал: «Хотя Свет Аллаха был меньше света, который проходит через игольное ушко, он превратил гору в прах, и Моисей упал без чувств».
Чтобы убедиться в указанном единстве созерцательного опыта, снова обратимся к Индии. Верховное существо может носить здесь десятки различных наименований: шиваиты называют его Махадэвой, вишнуиты – Вишной, другие Брахмой или Индрой – все это имеет лишь внешнее значение, как и у греков, использующих разные термины (Единое, Благо, Логос, Перводвигатель, Ум) для одного и того же.
Как и у эллинских досократиков, Первопринцип в индуизме зачастую отождествляется с космическим Умом («божественное мышление»)[2]. Феноменальный мир есть не что иное, как продукт мышления Верховного Ума (отсюда наименование циклического мирового процесса – kalpa, т. е. воображение). Невыразимое Первоначало называется Брахман, первая эманация которого (она именуется Брахма) создает вселенную. По сути, Брахман и Брахма одно и то же, разница лишь в степени проявленности.
Итак, из пустоты, которая есть в то же время и совершенная наполненность, рождается Бытие (sat) – Великое Существо, Единое, Ум. Возникнув, оно обнаруживает себя со всех сторон окруженным океаном ничто, небытия (avidya). Медитируя над фактом ничто, Единое совершает анамнесис, припоминание прошлого мира (mahat), т. е. той вселенной, которая была в прошлом цикле (ибо «первого цикла» никогда не существовало: здесь имеет место «дурная бесконечность»), после чего осуществляет перенос прошлого мира в новую kalpa.
Брахма, сат-авидья и махат образуют индуистскую троицу[3]. Махат представляет собой космический Логос, вместилище идей, т. е. то же самое, что и неоплатонический Ум, в котором, как мы видели выше, Единое дифференцирует себя на множество эйдосов. На следующей стадии Махат, становясь самосознанием (Ahankara), превращает самого себя в объект этого самосознания и тем самым порождает объективный мир (Manas).
Объективная сторона этой разделенности предстает как космическая субстанция – женское начало, материя. Она подвергается эйдетическому оформлению через круговое движение самосознания (Ahankara), точно так же, как у Аристотеля вращение Ума оформляет материальное начало. Верховная оформляющая Сущность создает космический вихрь – совокупность эйдетических потоков, порождающих через слияние с материальным началом многообразные уровни манифестированного бытия.
И вместе с тем: все многообразие космических форм абсолютно едино «внутри» этой вращающейся Оси, axis mundi. Представим себе предмет, который един в пространстве четырех измерений, а в проекции на трехмерное пространство кажется множественным и гетерогенным[4]. Вращение сущности продуцирует как бы мириады сперматических брызг, конституирующих вещи посредством соединения с материей. Так возникает оформленный иерархический космос, которому предстоит пережить «большой цикл», сгореть и возродиться снова.
[1] Ауэрбах Э. Мимесис. — М., 1976. — С. 29.
[2] Далее я буду опираться на очень хорошее изложение индуистской доктрины в старых лекциях одного брахмана, некогда прочитанных в Брюсселе: Браман Чаттерджи. Сокровенная религиозная философия Индии. — Калуга, 1905.
[3] Брахма – это Отец, Махат – Сын: разница с христианской троицей лишь в том, что третья ипостась здесь является материнской (ср. это с верховной троицей у Плотина: Единое, Ум, мировая Душа).
[4] Исходя из этого, видимо, будет понятнее изречение Гераклита, казавшееся особенно «темным»: «Бог [т. е. Верховное божество Традиции]есть день и ночь, зима и лето, война и мир, насыщение и голод. Он видоизменяется как огонь, который, смешавшись с курениями, получает название по благовонию каждого».
Добавить комментарий